Седоватая пелена утреннего тумана, устало сползала с невысокого косогора, сиротливо нависшего над небольшой бормотуньей-речкой, и заливала многочисленные ложбинки и овражки, изрезавшие округу, оставляя нетронутыми пёстрые пятна берёзовых колков, в изобилии разбросанных по долине. Их кудрявые узоры, были словно вышиты чьей-то искусной рукой на белёсом холсте лугов и полей, сонно посапывающих под пуховым одеялом тумана. В воздухе, ещё не обласканном солнечными лучами, висит запах сырости разбросанного для просушки свежескошенного сена, с прогорклым, щекочущим горло горьковато-приторным привкусом конопли. Легкокрылая стайка беззаботных воробьёв порхала вокруг одинокого домика, кособоко вырисовывающегося на взгорке, поросшем бурьяном. Кое-где виднеются остатки полуразвалившегося тына, который очерчивает небольшую делянку около домика.

Несмотря на внешнюю неповоротливость, Ширли оказался довольно-таки прытким существом. Когда Энни, младшая сестрёнка Эдди, в самый неподходящий момент открыла дверь, и вероломно нарушила неприкосновенность его комнаты, маленький пришелец не дал застать себя врасплох, и мгновенно превратился в неуклюжего щенка. Эдди рассердился, и выставил отчаянно сопротивлявшуюся сестрёнку за дверь. Он закрыл дверь на ключ, и вернулся к своему неземному приятелю.

Огонь под ударами гимнастёрки мечется из стороны в сторону, и прижимается к земле. Он словно прячется от ударов, выпускает едкий дым, который сбивает дыхание, застилает глаза, забивается в нос и горло.
- Хлеб горит, хлеб… - почерневшие губы твердят эти слова с какой-то нечеловеческой настойчивостью.

Эдди Харвей прослыл среди приятелей великим выдумщиком и фантазёром. Вечно удивлял их необыкновенными рассказами об удивительных, будто бы с ним самим случившихся историях. Мало кто верил ему, но слушали с превеликим удовольствием. Никто так красочно, как Эдди, не умел рассказывать.

Нехотя, будто после бессонной ночи, из-за сопки выглянуло ржавое солнце, и не удержалось, полыхнуло, и залило ровным светом низину, распластавшуюся огромным покрывалом на всём пространстве от гряды опалённых сопок до узкой ленты степной реки, которая лениво петляет в отдалении. Тихой умиротворенностью веет от этого края, открытого всем ветрам, но почему-то забытого ими. Пожухлые степные травы, тёмно-бурыми клочками торчащие из скудной, окаменевшей, потрескавшейся земли, придают окружающему ландшафту неприглядное, унылое выражение.