В поисках дороги к Всеобъемлющему, Человечество суетится, и растаптывает по пути слабые ростки Истинного. Не находя желаемого, оно ускоряет бег, и пытается в сумасшедшей гонке настичь призрачного Спасителя. При этом, забывает осмотреться по сторонам, определиться, куда оно так спешит. Знает ли оно, где находится этот Спаситель, и где укрыт Путь к Спасению? Не является ли этот Путь плодом больного воображения романтиков?

С Димой мы знакомы с самого детства. Вместе учились в школе, вместе поступали в институт, вместе его и заканчивали. Но, чтобы было смешнее, после института разъехались по разным городам, чтобы через два года встретиться, и не где-нибудь, а в проходной конструкторского бюро имени Колпакова. Теперь время вообще хохотать до упада. Оказалось, что наши рабочие места располагаются друг против друга. То есть, когда я поднимаю голову, вижу его. Соответственно, он меня также видит, когда поднимает голову. И всё бы ничего, но моя жена была его первой и единственной любовью. С тех пор, как я отбил её у него, он меня на дух не переносит, да и у меня есть повод к нему так же относиться. Ведь, если бы он был настойчивей, то ему пришлось бы с моей стервозной женой жить. Но этого я ему не скажу. Пусть думает, что у нас с ней всё классно, и мучается.

Она обрушилась на Славика, как стихийное бедствие, как землетрясение, как горный обвал. Размеренное течение жизни нарушилось, да, что там, просто полностью скомкалось. Этот педант Славик, который прежде делил своё время между учёбой в институте, коллекционированием марок, и игрой на скрипке, отбросил всё, и окунулся в иную атмосферу, не свойственную прежним увлечениям. С этого времени он был готов часами погружаться в тёмную прохладу бездонных глаз своей избранницы, ощущать на губах солоноватый привкус её припухлых губ, и отдаваться волнующему трепету ласкающих чувственных рук. Для своей пассии он готов был на всё, и даже когда верзила из соседнего двора грязно обозвал её, отважно ринулся в драку. Попытка проучить наглеца не увенчалась успехом, но вознесла в её глазах, и, покрывая поцелуями разбитые губы, она называла Славика «своим рыцарем». В эту минуту он не только готов был биться за неё, жизнь без размышлений отдал бы.

Словно тысячи маленьких иголочек одновременно вонзились в тело, вызывая неприятные ощущения. Курт напрягся, насколько это было возможным в его положении, и открыл глаза. Весь опутанный проводками и трубочками, не сразу понял, где находится. Понадобилось некоторое усилие, чтобы вспомнить всё. Над головою навис полупрозрачный купол энергосистемного кокона, позволяющий в тысячу раз замедлить процессы жизнедеятельности организма. Именно, изобретение кокона открыло дорогу пилотируемым полётам к звёздам. Иначе, такое путешествие могло оказаться дорогой в один конец. В данном случае, согласно расчётам учёных, за время перелёта «Короны» из Солнечной системы к звёздной системе αЦентавра, из расчётных сорока двух лет, прошедших на Земле, организмы астронавтов биологически постареют лишь на шестнадцать дней. Во всяком случае, так им обещали.

Словно обалдевшая от шального артобстрела, который ураганом промчался по передовой, перед глазами Пашани затрепетала пожухлая, рыжевато-серая травинка, зацепившаяся за камешек. Затаив дыхание, он наблюдал за её размеренным нескончаемым танцем. Жизнь, несмотря, на свою скоротечность и непредсказуемость, скрутив в крепкий жгут натянувшиеся нервы, продолжалась. Стараясь почувствовать запах, исходящий от травинки, Пашаня шумно потянул носом. Однако, вместо приятного растительного запаха, почуял острый запах гари, и щекочущий запах сырой земли.

Седоватая пелена утреннего тумана, устало сползала с невысокого косогора, сиротливо нависшего над небольшой бормотуньей-речкой, и заливала многочисленные ложбинки и овражки, изрезавшие округу, оставляя нетронутыми пёстрые пятна берёзовых колков, в изобилии разбросанных по долине. Их кудрявые узоры, были словно вышиты чьей-то искусной рукой на белёсом холсте лугов и полей, сонно посапывающих под пуховым одеялом тумана. В воздухе, ещё не обласканном солнечными лучами, висит запах сырости разбросанного для просушки свежескошенного сена, с прогорклым, щекочущим горло горьковато-приторным привкусом конопли. Легкокрылая стайка беззаботных воробьёв порхала вокруг одинокого домика, кособоко вырисовывающегося на взгорке, поросшем бурьяном. Кое-где виднеются остатки полуразвалившегося тына, который очерчивает небольшую делянку около домика.

Огонь под ударами гимнастёрки мечется из стороны в сторону, и прижимается к земле. Он словно прячется от ударов, выпускает едкий дым, который сбивает дыхание, застилает глаза, забивается в нос и горло.
- Хлеб горит, хлеб… - почерневшие губы твердят эти слова с какой-то нечеловеческой настойчивостью.