Голова кружится и гудит, как колокол. Попытка открыть глаза и приподняться на локте закончилась неудачей. Словно какая-то сила опять швырнула Стаса на землю. Покоряясь неизбежности, он отказался от попытки встать, и стал соображать, что его довело до такого состояния. Однако, несмотря на все усилия, память стала в какую-то замысловатую игру играть, допуская в мозг лишь короткие отрывки мыслей ни о чём. Вдоволь намучившись, но, так и не вспомнив ничего, Стас снова отключился.

Предательское солнце издевательски улыбается прямо в лицо. Автомобиль заглох, и ни в какую заводиться не хочет. Гвен с остервенением заглянул под капот. Технику он знает в совершенстве, но на этот раз знания бесполезны. Удивительно, как вообще эта развалюха до сих пор умудрялась быть на ходу. Как бы там ни было, но ждать помощи в безлюдной степи не приходится. И теперь на своевременное свидание с начальством нечего и надеяться. Хотя… даже если эта машина была бы на ходу, к назначенному времени просто физически успеть невозможно. В душе Гвен даже рад, что она гикнулась. Оправдания искать не надо, выкручиваться. Впрочем, он и так не стал бы оправдываться. Как говорится, победителей не судят. А пунктуальностью ему и раньше не приходилось страдать. Каждый раз шеф грозился оторвать голову, руки, ноги и всё, что возможно оторвать было, но дальше угроз дело не доходило. И вообще, в этот момент Гвен плевать хотел на шефа и всё его окружение.

Ну, сколько можно? Сколько можно издеваться? Как можно унижать человеческое достоинство? Нет, так больше продолжаться не может! Больше не позволю ноги об себя вытирать. Я ему скажу! Я ему так скажу, что мало не покажется! Ишь ты, увалень плешивый, сел в кресло начальника и решил, что можно на всех плевать с высокой горы? Нет, гражданин хороший. Так не пойдёт. Так не гоже. Не в средневековье живём. И даже не при коммунистическом тоталитаризме. При демократии такое отношение к народу недопустимо. Я ему покажу и кузькину мать, и рака, который на горе… Стоп! Причём здесь рак? Ах да, рак не причём. Значит, покажу почём фунт лиха. Да я его на суд коллектива… Блин, где колектив этот? Ведь, сидят же, сволочи, трясутся за свои рабочие места и молчат, как рыбы. Разве с ними каши сваришь? Разве с ними добьёшься правды? Ну, ничего, я сам. Я покажу, как при демократии такие дела решаются. А этот, козел, начальник, будет у меня бледный вид иметь. Заикаться будет, мать его растак. Вот встану и всё ему в лицо выскажу! Нет, выплесну, как на духу.

Скучно… Бог всё время занят, и Змей куда-то запропастился. А жена! Дал же ему Бог такую! Какой толк от неё? Уж съела бы, что ли, это запретное яблоко и дело с концом. Хоть, какое-то развлечение. А так… Скучно в Эдемовом саду. Адам лениво потянулся на шёлковой мураве и зевнул. Может, соснуть часок-другой? На каждый глазок. Хоть, какое-то развлечение.
Каждое желание обитателей Эдемового сада исполнялось сейчас же. Ибо это был божественный сад. Обитатели его были тоже божественными. И божественный Адам заснул. Заснул на часок-другой. Заснул на божественный часок-другой, который ничего общего с земным «часком-другим» не имеет.

Человечество ропщет в своём Одиночестве, не умея приноровиться к непримиримым закономерностям непонятой Вселенной. Оно блуждает в поиске Неведомого, и тщетно пытается познать Непознаваемое, достичь Недостижимое, объять Необъятное и измерить Бесконечное. Однако, безнадёжно погрязнув в Суете, оно, пожалуй, потеряло главное – способность ощущать Необыкновенное. Веру подменяет привычками, Надежду – желаниями, Любовь – болезненной страстью и похотью. Куда делась Покорность? Где – Всепрощение? Почему дремлет опустевшее Сердце?